ТАЙНА СТАРОГО ДОКТОРА
«…И вообще, если вы в действительности
ни к кому не испытываете ненависти,
у нас с вами ничего не выйдет.
Стритер задумался. Опустив глаза, он
посмотрел на свои ботинки и еле слышно,
будто бы и не своим голосом, произнес:
— Наверное, я ненавижу Тома Гудьхью.
— Кем он вам приходится?
-Лучший друг, еще со школьной скамьи,
— со вздохом ответил Стритер. »
Стивен Кинг. «На выгодных условиях»
Облачность медленно вытесняла солнце, очевидно дело шло к грозе. Это было бы весьма и весьма не плохо. Жара прошедших дней порядком доконала жителей шумного мегаполиса, гроза – это то, что сейчас было нужно. Потоки ливня, которые бы остудили раскалённый асфальт. Но гроза если и будет, то только вечером, а в данный момент стояла невыносимая духота, которая парализовала не только желание работать, но и желание существовать.
Пожилой человек в белом медицинском халате, одетом на строгий костюм, встал из-за письменного стола, и медленно пройдя вдоль завешенной сотнями рамок с дипломами, сертификатами, благодарностями и прочими наградами, стены, подошел к окну. Кабинет был на шестом этаже и имел вид на вход в главный корпус больницы. Куча, кажущихся от сюда мелкими, людей суетились около крыльца. Он наблюдал за этим как бог на созданную им планету и её обитателей. Именно так, с высоты…
В сущности, здесь он и был богом. Эта огромная больница была его маленькой планетой. Формально «Областной центр детской кардиохирургии» был структурой государственной, но на деле все знали, кто создал всё это и от кого зависят жизни тысяч маленьких пациентов. От него – Михаила Дмитриевича Смирнова. Детского кардиохирурга со стажем работы во много десятков лет, человека, который в своей области являлся персоной, не нуждавшейся в представлении.
«Метод Смирнова» — уникальная методика исправления сложного порока сердца. Фактически она давала шанс на жизнь детям, которые рождались без шансов жить. Досконально суть метода кроме самого доктора знали лишь два его ученика. Операции Смирнов проводил только лично, сама идея была ещё во многом новой, дерзкой, не обкатанной, что отправлять её в массы было рановато.
Всё это был эксперимент, где роль собачек и мышей исполняли крохотные мальчики и девочки, в возрасте до года. Выбор у их родителей был невелик – стопроцентная смерть после достижения ребёнком годовалого возраста, из-за того что неправильно работающие сердце уже просто не сможет обслуживать растущий организм, или «метод Смирнова», который давал небольшую надежду на излечение.
За это его здесь и называли богом. Каждую среду одна из операционных центра на несколько часов превращалась в поле битвы жизни и смерти. Для человека более или менее понимающего в медицине, было ясно, что роль старого доктора в этой битве хоть и большая, но не решающая. Слишком много зависит от факторов, которые любой, даже самый замечательный хирург, контролировать не сможет. Но для родителей, он был настоящим богом. Богом, к которому они взывали в своих мольбах, поскольку тот бог, которому их учили молиться с детства, казалось, был слеп и глух. Надежда оставалась только на Смирнова.
Одна из благодарных мамочек написала икону с ликом доктора. Это изображение, размноженное с помощью не хитрой офисной техники, разошлось по центру. Считалось, что если в ночь перед операцией искренне и самозабвенно помолиться на этот образ всё пройдет хорошо. Сам Смирнов о своём своеобразном причислении к лику святых знал, не одобрял, но особо и не запрещал.
***
За окном была вторая половина вторника. Доктор растирал себе виски – голова просто раскалывалась, а значит, гроза будет точно. Внутренний барометр его еще ни разу не обманул. В дверь постучали. Тихо и очень не смело.
— Да, войдите! – Продолжая растирать виски, ответил Смирнов.
— Михаил Дмитриевич, можно?!
— Да говорю же, входите – с лёгким раздражением ответил он и медленно повернулся к входной двери.
На пороге стояла женщина лет тридцати, с весьма милым, но сильно уставшим и измученным лицом, покрытым маленькими веснушками. Она была невысокого роста, фигура ещё не до конца успела восстановиться после родов, но сказать, что она была страшненькой ни как нельзя. Она была нестандартно красива, простенький сарафан только подчеркивал эту не стандартность и добавлял ей очков.
— А, Катерина Сергеевна! Проходите голубушка, проходите – из тона доктора исчезло раздражение и появилась какая-то теплота. Словно он не только рад визиту этой женщины, но и в каком-то смысле ждал его – с чем пожаловали?
Вопрос был скорее для проформы. Конечно, доктор знал зачем (а вернее почему) к нему пришла мама девочки, которую он завтра будет оперировать. Он жестом показал ей на стул, а сам неспешно пройдя мимо «наградной стены» уселся за стол.
— Михаил Дмитриевич… я даже и не знаю, зачем пришла. У Иры завтра операция… мы вроде бы всё обсудили с Вами… но.. мне страшно.. Я места себе не нахожу … – Она замолчала и потянулась к сумочке за салфетками, чтобы убрать со щеки предательски побежавшую слезинку.
— Ну-ну, Катерина Сергеевна, не надо плакать! Я знаю, почему Вы пришли, я даже ждал Вас. Всегда перед операцией ко мне приходят родители, но или кто-то из родителей. Вы же одна воспитываете Ирину, я не ошибаюсь?
— Да, муж ушёл сразу, как узнал диагноз…
— Печально… ну так вот, всегда приходят! Особенно матери-одиночки. Вы уж простите, что я вот прям так, несколько грубо – он остановился и внимательно посмотрел на заплаканную женщину каким-то изучающим взглядом – Просто в отсутствии мужа, сильного плеча так сказать, они ищут поддержу у меня. И знаете, с точки зрения психологии — это все нормально. Что касается Ирины.. Тут ничего нового я Вам не скажу, завтра будет завтра. Завтра всё и будет видно.
Он покосился на окно: тучи сгущались всё сильнее.
-Знаете, что Катерина? У меня к Вам будет необычная просьба. Мне сегодня надо съездить на кладбище, это в маленьком посёлке, километров тридцать за город. Нет, не подумайте, что я совершаю какие-то ритуалы перед операциями – он хохотнул — из меня уж тут совсем какого-то мистического персонажа сделали. Иконы вон напечатали… Небось и у Вас голубушка экземплярчик есть?
Женщина покраснела и ничего не ответила, лишь как-то невнятно мотнула головой.
— Да есть-есть… Точно знаю. Да Вы молитесь, мне не жалко. Глупо это всё конечно, но если вам нервы немного успокоит, чем плохо? Чем бы дитя не тешилось… Так о чём это я? Ах да, кладбище. У меня у друга сегодня годовщина смерти. Я всегда в этот день на кладбище к нему езжу, а вот сегодня без машины остался, вот ведь какая незадача.
Доктор остановился в надежде, что женщина поймет куда он клонит и сама предложит его подвезти. Но она, пришибленная всем, что на неё свалилось с рождением дочери, сидела в лёгкой прострации и явно не понимала чего от неё ждут.
— Вы же на машине голубушка? – просить доктору не очень хотелось (всегда о чём-то просят его, а не он), но выбора не было – Может быть, подвезёте старика? Если не сложно конечно…
— Да! Конечно, да! – Катерина встрепенулась. Конечно, подвезу, мне самой на пользу пойдет немного отвлечься.
— Ну, вот и славно. Давайте поторопимся, гроза подходит…
***
Кладбище было типично деревенским, на горе, на соседнем берегу от домов. Катерина не смогла (да и не особо хотела) сосчитать, сколько там было могил, но на глаз: около сотни. Маленькое деревенское кладбище…
Могила, на которую приехал доктор, сильно отличалась от остальных. Большой гранитный памятник, на фоне железных собратьев и деревянных крестов, выглядел как-то даже нелепо. На мраморе была фотография молодого парня: Семёнов Олег Ильич – гласила надпись под фото. Внизу под отчеством были выбиты две цифры: 1946 – 1965. Без дней и месяцев.
— Вот могила, как могила – прервал молчание доктор – и ведь не догадаешься, что это лишь муляж. Вот так и наша жизнь, никогда не разберёшь с первого раза, что есть правда, а что и вымысел…
— В каком смысле муляж?! — опешила Катерина.
— Да в прямом. Эта могила блеф. Там нет покойника.
— А зачем тогда могила, если покойника нет? – Катерине это всё казалось какой то чушью. Могилы, покойники, муляжи… Завтра её полугодовалую кроху будут резать. Будет резать человек, с которым она сейчас приехала на могилу, которая, вроде как, и не могила. Бред…
— Этот человек, Олежа Семёнов, был моим другом. Его расстреляли в шестьдесят пятом. И я даже на этом расстреле поприсутствовал и поучаствовал…
— Как так? – Екатерина уже мало, что понимала. Да и ей было это не интересно. Ну расстреляли, ну пустая могила… Какая к чёрту разница? Но дань уважения к человеку, её зависимость от него, заставляли поддерживать беседу – то есть, как поучаствовали?
— Это началось в шестьдесят четвертом – казалось, доктор только и ждал повода начать рассказ – нам тогда было по восемнадцать. Я, Олег и Генка Свалов. Три друга. Все в одной деревне выросли, вместе за девками по сеновалам бегали, вместе и в армию собирались. Собирались, да не все собрались.
Яркий всполох грозы осветил небо, чуть позже послышался громовой раскат. Буря была уже близко. Но старого доктора это, очевидно, не сильно волновало.
— Была у нас в деревне девка одна – Танька Кривошеина. Ох уж и подразнили её за фамилию в детстве, я тебе скажу. Но такая красивая зараза выросла – вся деревня засматривалась. И пацаны и девки. Пацаны из умиления, а девки от зависти. А гордая была… попробуй, подойди – в миг отошьёт. Ну и ходили мы на неё слюни пускали, всё мечтали на сеновал затащить. Но куда-там…
Однажды, пропала Танька. На танцульки деревенские ушла и не вернулась… Все вроде её видели, а когда ушла, куда, с кем – как сквозь землю провалилась. На утро родители тревогу и забили, девке только-только восемнадцать исполнилось, ни с кем не гуляла, домой всегда аккуратно приходила. А тут на тебе… Ночью думали: может у подружек осталась, а утром понятно стало – пропала. Все леса окрестные обыскали, участковый с района приезжал – девку как корова языком слизала.
Через месяц её нашли, километров за сто рыбаки из воды выудили. Пошли на карася, а тут на тебе, вот какую рыбку поймали. Мы, тогда как раз в армию уходили, уже повестки получили, через пару дней отбыть на службу родине. А тут такая новость…
Думали, в начале, утонула. А оказалось, колготками её придушили и в речку скинули. Такие слухи по деревне пошли… Дело-то не слыханное, жили тихо-мирно, ну бывало муж жене наподдаст по пьяни, но это ж так — любя. А тут на тебе… Кто девку убил? На своих и подумать ненакого, а чужих, вроде, не было…
Милиция понаехала. В общем, через несколько дней Олежку и повязали. Нашли у него под кроватью в доме трусы Танькины. Всем и не верилось, что это он, но… доказательство серьезное, да и бегал он за ней (как и все мы) — это тоже факт общеизвестный был. Короче, разъехались друзья – мы с Генкой в армию, Олег в район, в СИЗО.
***
Всполохи молний становились сильнее, раскаты грома уже буквально оглушали. Катерина сидела, боявшись пошевелиться. Она была нисколько в шоке от услышанного, сколько от того КТО и ГДЕ ей это рассказывает. А главное: ЗАЧЕМ? Но прерывать доктора она не решалась, да его и вряд-ли интересовало, есть у неё желание слушать или нет. Помолчав пару минут, он продолжил:
— Я служить во внутренние войска попал. Сначала «учебка», потом рота охраны и конвоирования. Сначала, сквозные караулы – зеков возили по Руси-матушке, а на втором году службы в охрану тюрьмы попал, недалеко от дома. Премировали, за хорошее несение службы. Всё в кайф было: и дом не далеко и служба не в тягость. Один нюанс – тюрьма расстрельная была, приговоры там в исполнение приводили. А приговоров в те годы было много…
В тот день всё шло как обычно. С утра мы с ещё одним бойцом получили приказ выехать на полигон и выкопать могилу. Полигон был танковый, километрах в пятидесяти, но такая дорога, что все сто пятьдесят казалось. В дни расстрелов танкистов там не было, с их командованием всё было согласованно. Мы копали могилу с утра, ночью привозили труп, сжигали его, закапывали, а на следующие утро приезжали танкисты, и после них там уже следов было не найти точно. Как говорится: и молодая не узнает, какой у парня был конец…
Так вот, выкопали могилу, к вечеру вернулись в тюрьму. К ночи пошли на исполнение. Всё было отлаженно до мелочей: выводили осужденного, говорили, что мол в деле открылись новые обстоятельства, срочно на допрос. На радостях, он забывал всё и вся, его тихонько заводили в специальный коридор где и кончали. Кончали не мы, был специальный человек, он ждал уже на месте. Наша задача была довести осужденного до места, а потом ликвидировать труп.
Когда я услышал фамилию зэка, которого сегодня поведём, скажу честно, вздрогнул: Олег Семёнов, 1946 года рождения. Олег…значит все-таки «вышка». Я не знал когда его привезли, за всем не уследишь, да и оно мне надо было? Пара месяцев до дембеля, мысли уже о другом. Здесь конечно не знали, что мы знакомы. Можно было отказаться, объяснить, но это потом не лучшем образом скажется на дальнейшей службе, на личном деле… Поэтому я решил идти.
Когда его выводили из камеры, он узнал меня, а я сделал вид, что мы незнакомы. Олегу уже было не помочь, а мне самому усложнять свою жизнь было глупо. На него было страшно смотреть: изможденный, раздавленный человек, с сединой в свои девятнадцать лет. Он не попытался заговорить со мной, видимо понимая, почему я делаю вид, что мы незнакомы.
Навешав ему на уши обычной лапши: про следователя и срочный допрос, мы повели его на место. Мне кажется, он понимал куда его ведут, но шёл спокойно. Завели в спец. коридор, поставили лицом к стене, сами отошли чуть назад. Из-за стены вышел исполнитель, услышав его присутствие, Олежка вздрогнул, но не обернулся. Исполнитель скороговоркой прочитал привычный текст, что на основании приговора и отказа в помиловании, именем союза соц. республик мы его сейчас грохнем. Вряд ли парень успел что-то смыслить из этой лабуды, выстрел из «ТТ» грянул вместе с последними словами.
От черепной коробки почти ничего и не осталось, кровавые сопли забрызгали все стены, немного попало и на нас. Как обычно. Труп, тихо сполз по стене. Врач, который был в соседней комнате, быстренько констатировал смерть, и они с исполнителем ушли. Пить водку, такая была традиция. Тоже самое полагалось и нам, но позже.
Мы положили тело в приготовленный осиновый гроб и молча понесли его на внутренний двор. Там нас уже ждал тентованный ЗИЛ, на котором мы и должны были вывести труп на захоронение. На место водителя сел мой напарник, считалось, что чем меньше людей учувствует в исполнении, тем лучше, поэтому о водителе речь не шла – всё сами. Хорошо помню, что на ЗИЛе была надпись «Хлеб»… Такой вот юмор…
Приехав на место, мы сделали всё как всегда – бросили гроб с телом в заготовленную яму, от души облили бензином и подожгли. Вы, голубушка, наверное, не знаете этого запаха: когда горит человеческая плоть. Мерзейший… мерзейший запах, доложу я вам. Догорело всё часа через три, уже под утро. Мы быстро зарыли могилу и отправилась назад. Завтра танки в учебной стрельбе сметут все следы…
До конца службы я поучаствовал ещё в нескольких исполнениях, потом дембель и домой. А через год арестовали Генку…
***
Первые капли дождя упали на покрытый пылью мрамор, оставив на нём маленькие дорожки. Старый доктор поднял голову к небу и, на секунду задумавшись, изрек:
— А вот и гроза… успели.
Он молча встал и пошёл к машине, его спутница ещё пару секунд оставалась на месте, потом спохватилась и пошла вслед за ним. Дождь обрушился в полную силу. Даже не дождь, это был какой-то шквал. Небо отдавало людям всё, до последней капли. Ехать в такую погоду было бессмысленно, они просто сидели молча, смотрели на потоки воды за стеклом и думали о своем. Тишину, как то-то неожиданно для себя самой, нарушила Катерина:
— А Генку за что?
Она и сама четко не поняла, зачем задала этот вопрос. Вся эта история была ей мало интересна – её дочь, вот что было главным. Её живая (пока) дочь, а не какие трупы полувековой давности. Но всё же спросила. Наверное, подсознательное женское любопытство взяло верх над сознательной логикой.
-Генку? — Смирнов произнес это как-то тихо и неспешно – за убийство Генку повязали.
Я ближе к осени домой пришёл. Надумал в медицинский поступать, работал, готовился. Весной, на следующий год, в город и уехал. Поступил, вернулся и тут буквально через пару недель история-то и повторилась.
Ещё одна девка пропала. Ту я, правда, и не знал совсем. Молодюсенькая – лет 14, к бабульке к своей на лето приехала. Бабулька не особо-то общительная была, жила на краю деревни. Девочка эта к ней, вроде, регулярно приезжала летом, с деревенскими бегала вместе. Но молодуха ещё совсем, мне не интересна была.
Доктор остановился и улыбнулся, внимательно посмотрел на Катерину. Девушка инстинктивно сжалась.
— Ну и однажды пропала эта девчушка, как её завали… не помню… толи Тая, толи Зоя.. Нет, не пою…
Ушла вечером прогуляться и не вернулась. Нашли через пару дней, в овраге за деревней, по запаху… Так с виду не заметно было, в самом низу, на дне, там сам чёрт ногу сломит. Если бы не запах и собаки – лежала бы там до сих пор. – Он опять ухмыльнулся – Полголовы у неё не было. Люто расправились. Милиция опять понаехала.
Как они на Генку вышли тоже чёрт его знает. Умели тогда сыскари работать, не то, что сейчас. Всю хату перевернули, но нашли, больше даже чем ожидали: этой девахи кофточку, да Танькины серёжки… Её когда из реки вытащили, на то что серёжек нет никто и внимания не обратил, столько времени тело в воде пролежало. А у этого их в подполе нашли – матери Танюхиной показали, та и опознала.
Короче, увезли Генку, так же как три года назад и Олежку. Говорят, он потом признался, что Таньку убил и друга подставил. Но я на суде не был, не знаю… но молва такая была. Пара деревенских на суд ездили, рассказывали, что Генку в клетке и не узнать было. Как тень стал. Только соглашался во всём с прокурором и головой кивал, как кукла тряпичная.
Приговор в таком деле мог быть только один, через полгода матери Генки пришло уведомление, что сына у неё больше нет. Ну, тогда старушка совсем умом и поехала. На улицу выходить почти перестала, да и померла через несколько месяцев. Здесь где-то её могилка… А памятник этот я поставил Олегу… как память.
Дождь закончился! Давайте поедем, завтра трудный день…
Катя лишь молча кивнула. Машина, увязая в грязи, медленно поползла в сторону трассы. Они ехали молча, доктор лишь иногда показывал куда сворачивать. Он был напряжен и задумчив. Катя чувствовала себя тоже весьма странно – устало и отрешённо. На неё вылили огромную дозу, в общем-то, не нужной ей информации. Весьма мерзкой информации… Ей хотелось найти у себя кнопку «Выкл» и отключиться. Здесь и сейчас. Закончить всё это. Она устала.
Белая «Лада» медленно заехал на стоянку во дворе многоэтажки и остановилась. Катя дернула «ручник» и заглушив двигатель откинулась на спинку. Сидевший рядом доктор выходить вроде-как и не собирался… Он молча сидел смотря куда-то вдаль. Катерина не решалась его тревожить, но тихо произнесла:
— Вы же тогда не знали, что он был невиновен…
Доктор повернулся к ней. На его лице уже не было добродушной улыбки, подобной той, которой он улыбался в своём кабинете. Не было и ухмылки, с которой рассказывал некоторые фрагменты своей страшной истории там – на деревенском кладбище. Его лицо было бледным и безэмоциональным. Он смотрел на неё внимательным и холодным взглядом.
— Знал! – Его губы стали растягиваться в улыбке, обнажая не стройный ряд жёлтых зубов. — Какая ты глупышка! Ты думаешь, я тебе просто так это всё рассказал?!
Улыбка уже походила не на улыбку, а на звериный оскал. Он не улыбался, он скалился, всё сильнее оголяя зубы. На морщинистом лице отчётливо читалось самопревосходство.
— Неужели ты не поняла?! Не виноват Олег был, и Генка не виноват – он смеялся, довольно, плотоядно, смакуя момент – Не поняла?! Вот и мусора не поняли, что их развели как детей малых!
В первый раз за этот вечер Катерине стало страшно. Страшно не за ребёнка, не за будущее, это был какой-то другой, инстинктивно-неосознанный страх. За последние пару часов она узнала много нового о человеке, который сидел рядом, о том кого боготворила и на кого надеялась. Но та метаморфоза, которая происходила сейчас, напугала её до глубины души. Она вжалась в кресло и не могла вымолвить и слова. А доктор тем временем продолжал:
— С Танькой-то случайно всё вышло. Я к ней давно клеился, да она всё отшивала. А тогда на дискотеке покатило – она пьяненькая была, ну я её под шумок и увёл. Повёл на берег, романтика, звезды, все дела. С начало всё хорошо шло, а потом…потом она начала из себя «целку строить», не дам мол, для мужа берегу, ну и далее всё в таком духе.
Взбесился я! Нашло что-то, толи самогоночка в голову долбанула, толи весна – гормоны. Ударил я её, крепко ударил. Она в слёзы, меня это только раззадорило. Думаю: «не дашь, так сам возьму»… Уже колготки с неё стянул, тут она мне между ног и заехала. Боль адская, в башке злость… Взял я эти колготки да и намотал вокруг шеи, придушить немного – чтобы сговорчивее была! А дальше: сила есть — ума не надо, когда остановился, уже всё – не дышит.
Смирнов замолчал и поглядел на Катерину. В машине было темно, и саму девушку практически не было видно, лишь силуэт и едва слышное дыхание выдавали её присутствие. В темноте улыбку доктора было сложно разглядеть, но он улыбался. Этот разговор был для него не исповедью, он был наслаждением. Ему определенно нравился тот психологический контроль, который он установил над находящимся рядом человеком. Он не раскаивался, не пытался себя выгородить, или смягчить вину. Он смаковал… Смаковал каждое слово, каждую деталь, словно всё это было не несколько десятков лет назад, а буквально вчера.
— Идея Олежку подставить как-то сама-собой пришла. Я ведь его всегда ненавидел. Это ведь только называется – лучший друг, а по факту… По факту, он, Катерина, был первым, а я уже после него. У людей всё как у зверей – стая и вожак. И вот в нашей стае вожаком был Олег. Никто его не назначал, да и он сам об этом никогда не говорил, но все это знали: и я, и он, и Генка. Ещё ведь Достоевский заметил, что люди делятся на «обыкновенных» и «необыкновенных». А мне не хотелось быть обыкновенным, понимаешь Катерина? Я выше хотел быть! Это сейчас я светло медицины, а тогда? Кем я тогда был? Мишкой, мальчишкой деревенским. Чмом без ботов.
Его лицо побагровело, на лбу выступили крупные капли пота. Окна в машине запотели и салон «Лады» был словно отрезан от внешнего мира. Смирнов тяжело дышал и вытирал рукавом рубашки пот с лица. Катерина словно онемела, не было слышно даже её дыхания, молодая женщина будто слилась с автомобильным креслом.
— Знаешь, что чувствуешь, когда в твоих руках жизнь другого человека? Нет, не знаешь! Это великое чувство, осознавать свою уникальность, что ты необыкновенный, ни как все, ты право имеешь. Тогда, с ещё теплой Танькой на руках, я прочувствовал это впервые. Но убивать самому ради этого глупо. Пачкать руки в крови – это работа мясника. Куда интереснее управлять, планировать, быть кукловодом. Непросто занять место вожака, а стать выше его. Бесценно.
Я стянул с Таньки трусы, забрал серёжки и сбросил труп в реку. Зная какое течение в этом месте, можно было не опасаться, уже к утру тело был далеко за пределами деревни. Подкинуть Олегу трусы, а в милицию анонимку, оказалось делом техники, я даже не ожидал, что всё будет так просто. То, что мы встретились перед самой его казнью, можно назвать случайностью. Вот только не бывает в жизни ничего случайного. Всё что-то да значит.
Смирнов вновь замолчал. Его палец стал чертить что-то непонятное на запотевшем стекле. Дыхание выровнялось, он снова походил на респектабельного врача, на того, кем привыкли его видеть люди. Ничего в нём не было такого, чтобы могло выдать его истинную сущность. Милый старичок, который от скуки рисовал пальцем по запотевшему стеклу…
— Таньку я не хотел убивать, случайно всё вышло, а вот вторую…Шалава малолетняя…
Лет-то четырнадцать, а размеры-то уже совсем не детские были, вот и ходила по деревне в сарафанчике, да мужичкам глазки строила. Я говорил уже, мне она не интересна была, да и ни кто с малолеткой связываться не хотел. А она клеилась, и ко мне тоже. Всё записочки писала… буфера из сарафана уже вылазят, а умишко-то детский…
Короче, однажды она мне написала, что знает про меня одну тайну. Я посмеялся вначале, но разузнать решил, что за тайна. Назначила встречу за деревней, у оврага. Партизанка блин…
Ну вот там она мне и рассказала, что знает, кто Таньку с дискотеки увёл. Видела, мол, меня с ней в тот вечер. Я не поверил в начале, она и так соплюха, а тогда, три года назад, ей лет одиннадцать было. Но рассказывала она четко, когда ушли, куда пошли…
Про то, что было дальше, она не говорила, вроде как последнее, что видела – как мы с Танюхой к речке спустились. Ну и считала, что Олежка нас там уже ждал, и мы вдвоем девчонку-то порешили.
И вот тогда Катерина, мне стало также страшно, как и тебе сейчас. — Он посмотрел на неё, уже без всякой улыбки – Я слишком хорошо помнил, что делают ТАМ с убийцами.
Помнил то, что мы сделали с Олежкой. Я не хотел пулю в голову и безымянную могилу на танковом полигоне. Мысль о том, что девочка всё равно бы ничего не доказала пришла слишком поздно, кулак среагировал быстрее.
Она упала и начала рыдать, как Танька тогда… И снова приступ бешенства, усиленный страхом, что нас могут услышать. Я схватил камень и ударил её по голове. Потом ещё и ещё. Бил до того, пока тот факт, что девчонка мертва, не стал очевидным.
Столкнул труп в овраг, девчонка (чёрт, ну как же её имя?) сама выбрала идеальное место собственной казни.
Камень утопил в реке, а вот с пятнами крови на траве было сложнее. С этой стороны оврага люди ходили редко и можно было бы понадеяться на ближайший дождик, но девочку будут искать… И где гарантия, что не придут искать сюда?
Он посмотрел на Катерину, словно бы этот вопрос был адресован ей. Но Катерина молчала и Смирнов продолжил:
— Я не придумал ничего лучше как принести воды с реки, чтобы замыть кровь. Сбегал домой, принёс какую-то фляжку. Река не далеко была, но всё равно пришлось побегать, чтобы окончательно смыть следы. А потом пошёл спать. Её начали искать в тот же вечер, но не нашли.
С Генкой всё прошло по откатанной схеме, плюс я ему ещё сережки Танькины подкинул, которые в своё время припрятал. Зачем? Ради интереса, посмотреть оправдают Олега посмертно или нет. Говорят, оправдали, да толку? Мать его к тому времени уже померла, а других родных и не было.
Зачем я тебе всё это рассказал? Думаешь, покается, душу свою стариковскую облегчить? Нет, Катерина, не для этого. Я, Катя, атеист – в душу не верю. Нет никакой души, а вот бог есть. Даже не бог, а боги, но не на небе, а тут на земле. Богом становится тот, кто сумеет стать необыкновенным. Вот я смог стать богом, а ты нет. Ты обыкновенная, Катюш, ты от меня зависишь. Завтра я буду решать, жить твоей дочери, или нет. И ты сейчас можешь меня ненавидеть, но ничего не сможешь поделать.
Я открою дверь, выйду из машины и пойду домой, а завтра мы встретимся вновь. И я буду тебе противен, тебя будет тошнить от меня, но ты будешь молиться на меня и целовать руки. Я твой бог. Ты обыкновенная, а я нет.
Деревня, в которой мы были, совсем не та в которой я вырос. Она просто часть декораций, как могила, как памятник… Декорации спектакля, где я и режиссёр и главный актер. Спектакль-монолог, уж сколько сыграно, а всё как в первый раз.
***
Была уже глубокая ночь, Смирнов ушёл несколько часов назад, а Катерина всё не могла прийти в себя. Мысли то разбегались, то собирались назад в кучу, то опять разбегались. Она не могла осмыслить то, что произошло этим вечером. Будто это было не с ней, будто это был просто страшный сон. Но всё было наяву, уже через несколько часов её крошку положат на операционный стол, где человек, убивший четверых ни в чём неповинных людей, будет решать её судьбу. И в одном он был прав – она готова будет молиться и целовать ему руки.
***
В пожилом мужчине, шедшем по коридору больницы в белоснежном халате, нельзя было узнать того человека, который вчера, с багровым лицом и каплями пота на лбу, рассуждал об обыкновенных и необыкновенных. Сегодня он был Михаилом Смирновым — профессором, светилом медицины, автором уникальной методики исправления сложного порока сердца. Он шёл в окружении многочисленной свиты и лишь на секунду замедлил шаг, проходя мимо Катерины. Он подмигнул ей и слегка приподнял верхнюю губу, демонстрируя звериный оскал, который она видела вчера.
За зарытыми дверями оперблока центра детской кардиохирургии, в свете ярких операционных светильников, профессор Смирнов занимался любимым своим делом – чувствовал себя Богом.
2011 — 03.10.2014 год.