Он умирал…

Человек умирает тогда, когда перестает меняться,

а похороны — просто формальность.

Генри Форд

Он умирал. Всё было крайне просто и крайне банально, страшный диагноз: рак, съедал его изнутри уже несколько месяцев. Осталось немного, он это знал. Боялся ли он? Было бы ложью ответить нет. Мы все боимся смерти. Абсолютно все, кто бы, что не говорил на эту тему. Даже самоубийцы невыносимо бояться смерти. В нас это заложено, без этого страха жизнь не имела бы смысла. Нет ни какого стремления к жизни, есть просто страх смерти,  инстинкт самосохранения – это гениальное изобретение эволюции, благодаря нему, мы всю жизнь преодолеваем сложности, хотя финал известен заранее и не имеет никакого смысла. Прах обратится прахом, кажется,  именно так сказано в библии. Ответ на вопрос о смысле жизни прост как дважды два: смысл жизнь в страхе смерти.  Вот и всё, всё гениальное просто.

Вот о чем он думал, когда маленькая секундная стрелка на настенных часах отсчитывала последние часы и минуты его существования. Рак практически обездвижил его, лишил речи и удовольствия от еды, превратил практически в растение, но не затронул способность мыслить. И это была последняя, прощальная,  шутка  судьбы: способность мыслить на пороге смерти.  Четко и ясно осознавать, что каждый взмах ресниц может стать последним, и он даже не узнает о том, что час Х настал.  Мозг не сможет оценить смерть мозга, ты даже не поймешь того, что свет выключили уже навсегда.  Способность мыслить на пороге смерти – худшая шутка из всех.

Он слышал, как родственники обсуждали предстоящие похороны и поминки.  Их было трудно винить за эти разговоры, для них он де-факто был уже тем членом семьи, о которых только хорошо и не чёкаясь.  Они не знали, что вегетативный овощ, который лежал на кровати их дорогого  и любимого родственничка,  всё слышит.  И это была ещё одна штука, когда ты одной ногой в могиле,  судьба как никогда щедра на свой своеобразный юмор.

Уже был приготовлен костюм (разумеется,  самый его нелюбимый),  куплена  водка и платки для поминок. Определено место на кладбище: рядом с троюродным  братом, который умер черт знает когда, и с которым они не встречались при жизни ни разу.  Жена приобрела изящное черное платье и косыночку в комплект, классическая вдова сезона 2016. Она всегда была модницей и любителем тусовок,  а похороны – это полноправная тусовка, с выпивкой, закусками и задушевными разговорами. 

Регулярно звонил племянник из Саратова и интересовался:  как там дядя? Что говорят врачи? Можно ли подгадать на какую дату брать билет? Просто железнодорожные билеты дешевле брать заранее, но сидеть у кровати умирающего не очень  хотелось,  поэтому племяш пытался  спланировать дату точнее.  В конце-концов он был логист и четкое планирование дат и маршрутов было его коньком. Он не любил неопределенности и ожидания, но как угадать когда маятник качнётся в последний раз?! Врачи лишь говорили  пространное: «осталось недолго», но уж очень неопределенным и резиновым было это «недолго». Точнее бы. А еще отпуск скоро, Крым, путевка куплена, успеет ли к назначенному сроку? Вопрос висел в воздухе.

Его самого грызло ощущение дикой неопределенности. С одной стороны, всё уже было законченно, с другой… было бы ложью сказать, что он не боялся.  Очень боялся. Он прожил в этом мире долгие 62 года, воспитал двоих детей, построил дом (и не один), основал крепкий бизнес. А теперь предстояло уйти в никуда, остаться лишь в виде фотографий и документов.  Смысл жизни лишь в страхе смерти.  Это точно, он знал.

***

Это произошло внезапно, само-собой. Он стоял в легкой рубахе и тонких штанах, голыми ногами на снегу и совершенно не чувствовал холода. Он не помнил, как попал сюда, было лишь чувство всё поглощающего спокойствия и умиротворения. То самое чувство, когда понимаешь, что трудное дело, которое давило на тебя последнее время уже позади. Можно смело и открыто  смотреть вперед, куда-то до самого горизонта. Он точно знал – черта пройдена, племянник из Саратова может покупать билет. Только его это уже не касается. Бросив прощальный взгляд на святящиеся окна дома, который когда-то сам построил, он пошёл прочь.

Легкий снежок слегка искрился в свете уличных фонарей, где-то лаяла соседская собака, ветер раскачивал чью-то незапертую калитку, был очень поздний вечер в очень  маленьком городке. Городок уже спал и совершенно не ведал, что один из его жителей сейчас прощается с ним навсегда. Он шел знакомыми улицами, на которых не был уже много долгих месяцев. По улицам, на которых прошла вся его жизнь.  В голове проносились воспоминания: вот в этом дворе прошло детство,  вот школа, в которой учился, вот на этом пустыре был первый поцелуй.  Странно, прошло столько лет, а пустырь остался всё тем же.

Он шёл словно на экскурсии, с чувством отрешенности. Прощался не с городом, с самим собой, не понимая, что происходит и чем это закончится, он твердо знал лишь одно – эта его жизнь окончена. Будет ли что-то дальше большой вопрос, но с этим всё.  Осталось только перевернуть страницу и там будет конец. Конец главы или книги, вот в чём был вопрос.  Вопрос, который волновал не так уж и сильно.  Он с упоением дочитывал последние строчки,  прощался с персонажами и декорациями. Ему было хорошо.

***

Город пропал как-то плавно, словно кто-то не видимый уверенным движением повернул ручку реостатата. Окружающая реальность растворилась, и он ощутил себя сидящим на скамейке в тускло освещённом коридоре,  напротив двери без всяких опознавательных табличек. Место очень сильно походило на районную поликлинику, только было непривычно пустым и тихим.

— Входите! —    послышалось из-за двери — Быстрее, вы у меня не единственный!

Он встал со скамьи, прошёл пару шагов и, после глубокого вздоха, открыл дверь. Ожидал увидеть яркий луч, длинный туннель с   белым светом в дали, облака, но ни как не то, что увидел. За дверью был самый обыкновенный кабинет, в котором за самым обыкновенным письменным столом, сидел самый обыкновенный мужчина лет 50-ти в линялом свитере и очках.

— Ну заходите, заходите. Понимаю ваш ступор, всегда одно  и тоже.   Но у меня с каждым по три часа сидеть тоже времени нет.

Он молча и неуверенно сел на стул, стоявший рядом с письменным столом и посмотрел на хозяина кабинета. Тот взял в руки толстую папку и стал её пролистывать.

— Так… так… о как! Любопытно – он листал папку всё быстрее, иногда задерживаясь на местах, казавшихся ему интересными – в целом всё понятно. Как всегда, совершенно стандартный набор. Потратили 62 года впустую. Была пара любопытных моментов, но не более. Скучно.

— Что?!

— Скучно, говорю. За 62 года вы могли сделать массу всего, но вы их провели даже не выезжая за границу страны, не говоря уж о других мирах. 

— Других мирах?! Вы о чём? Какие миры? Я прожил достойную жизнь, получил образование, создал семью, завёл детей…

— Вот-вот, я и говорю: стандартно, скучно, не интересно. Но это дело ваше, давайте определимся с дальнейшим и закончим на этом.

— Нет! Давайте уж продолжим про мою жизнь, что вы считаете в ней скучными и не интересным?

Хозяин кабинета улыбнулся лукавой улыбкой и откинулся на спинку стула. Он внимательно разглядывал сидящего перед ним человека.

— Вы всегда задаете это вопрос. И я всегда вам отвечаю. Проходит время, вы опять приходите в этот кабинет и задаете тот же вопрос.  И не только вы, что характерно. Почти все. У всех одно и то же. Так вы спрашиваете, почему я считаю эту вашу жизнь скучной и не интересной? – он вновь взял в руки  толстую папку – извольте, расскажу. Собственно моя миссия  в этом и состоит, проводить бесконечную работу над ошибками. Вы приходите сюда, потом уходите, потом опять приходите, а я сижу  и разбираю ваши ошибки. Ну ладно, приступим.  Вы прожили в этой жизни 62 года, что вы видели?

— Я?!

— Вы, вы! Что вы видели за те 62 года, которые вам были предоставлены?

— Много чего… я прожил долгую и интересную жизнь…

— Интересную? Согласно этому – он потряс толстой папкой в воздухе – вы ни разу не выбирались за пределы свой страны. Ни разу, понимаете? За 62 года вы не видели ни одной страны вашего мира. 

— Ну… у меня были другие задачи, я получил образование, создал семью…

— Вы потратили на свое образование суммарно 25 лет из 62-х. Школа, институт, курсы повышения квалификации. Вы можете сказать, зачем вам это?

— Ну как… человек не может жить без образования! Без этого не будет прогресса для человечества.

— Вы сами понимаете, что несёте? – ухмылка исчезла с лица человека в очках, он смотрел на своего собеседника взглядом полным  холода и презрения – Прогресс?! Вы помните, чем занимались?

— Конечно. Я был инженером-конструктором на оборонном заводе, потом   создал свой бизнес…

-Вы потратили 25 лет на обучение, потом 30 лет на работу, на то чтобы разрабатывать средства уничтожения себе подобных. Это вы называете прогрессом?

— Оборона вещь необходимая, только благодаря ей мы можем иметь свободу и независимость. Я потратил свою жизнь на мирное небо для людей, и если вы считаете это скучным – дело ваше.

— На мирное небо?!  — человек в очках уже почти кричал – хотите я покажу вам «мирное небо», которое подарила человечеству ваша работа? – он вновь потряс папкой над столом – вот здесь, здесь всё, про «мирное небо».

Хозяин кабинета бросил папку на стол, шумно выдохнул и опять откинулся на спинку стула. Его губы вновь тронула лёгкая ухмылка.

— Вы говорите, что ваша работа давала вам независимость. Независимость от кого? От таких же, как вы, но с другим языком, разрезом глаз, или с другим цветом кожи? Какую свободу вы получили?  Зачем нужна свобода человеку, который не использует её ни на процент? Вы проживаете  жизнь за жизнью по одному сценарию – полжизни учитесь,  плодите себе подобных, при этом, не понимая смысл даже своей жизни. Боритесь за ресурсы, которые толком и не используете.

— Мир сложен. Жизнь тяжелая штука, мы узнаем как правильно, только тогда, когда уже этот ответ бесполезен. Идём методом проб и ошибок.

Гримаса злости искривила лицо человека в очках, он наклонился прямо к собеседнику.

— Мир прост! В нём есть всё, что надо. Жизнь тяжелой штукой сделали вы сами. Вы сами построили себе стены в виде границ, одели ошейники  в виде моральных обязательств. Придумали религии и войны. Изобрели тысячи способов самоуничтожения. А потом приходите сюда и рассказываете о том, каким подвигом была ваша жизнь. Вы мне противны.

Человек в очках и линялом свитере встал из-за стола и прошёлся по небольшому кабинету, ритмично щёлкая пальцами на правой руке. Он обернулся и вновь посмотрел на своего посетителя. Гнев и злость ушли, во взгляде было лишь равнодушие.

— И так. У Вас сейчас два пути– он жестом показал противоположную стену кабинета, в которой было два дверных проема, закрытых массивными деревянными  дверьми  — За одной ваша новая жизнь.  За другой… в прочем, её никогда не открывали. Выбор за вами.

— Какая будет моя новая жизнь?

— Такая, какой вы её проживёте. Но учитывая весь ваш опыт… думаю, обычная. Как всегда. Потом вы опять вернётесь сюда, как делали тысячу раз.

— А что может быть за другой дверью?

— Какие-то иные миры и реальности. Я не знаю, мне запрещено её открывать. У вас, в отличии от меня, есть право выбора, но мало времени, поторопитесь.

Он подошел к стене: две двери, два варианта. Первый знакомый  и понятный, второй неизвестный и пугающий.  Секунду помедлив, он открыл первую дверь. Неведомая сила всосала его вовнутрь и дверь захлопнулась. Хозяин кабинета не спеша  вернулся за свой стол. Он был рабом этого места огромное количество времени,  и ни разу никто не выбрал вторую дверь. Даже если здесь или ещё перед смертью, человек понимал всю абсурдность и бессмысленность своей жизни, он выбирал её повторение.  Страх перед неизвестностью – ещё один механизм работающий безотказно.

Авторское послесловие:

Я никогда не пишу послесловий, считаю,  что если после прочтения рассказа читателю нужно что-то объяснять и разжёвывать – это плохой рассказ, от слова очень. Но здесь я не могу не сказать одну вещь.  Рассказ этот в самом  деле не совсем мой, т.е  он написан мной от первой до последней буквы, но оригинальная идея не моя. Однажды, следуя  на поезде  в Сибирь-матушку, я прочитал у Кинга рассказ «Жизнь после смерти» (Afterlife), который наложился на впечатления от болезни и смерти одного из родственников, случившихся за несколько месяцев до этого. Сюда же приплелись зимние, очень вечерние (почти ночные) прогулки по нашему маленькому городу, которые я очень любил в то время.

Получилось этакое лоскутное одеяло из трёх частей. Написав  рассказ буквально за пару дней, я отправил его в стол на много месяцев, надеясь потом придумать, как  убрать из повествования эту самую лоскутность.  Но, как однажды сказал Юра Хой: пусть в этой песне всё остается, как было.

Декабрь 2016