Очкарик

Лес казался бесконечным. Он бежал, бежал, не разбирая дороги, запинался, падал в жгучие заросли крапивы, не обращая внимания на полыхающую огнем от ожога кожу, вскакивал и бежал дальше. Разумеется, за ним никто не гнался. Он никому не был нужен. За сорвавшимся с крючка мальком никто не будет гнаться на моторной лодке. Но он бежал, бежал просто потому, что уже не мог остановиться. Дикий и свирепый ужас гнал его через темный, незнакомый лес, гнал без цели и направления. Просто, чтоб оказаться как можно дальше от того страшного места, в которое он пришел сам, по доброй воле.

Где-то вдалеке ухала сова и кто-то выл. Надсадно и тоскливо. Выл от грядущей неизбежности. Из-за крон деревьев не было видно ночного неба, но, по пробивающемуся холодному свету, можно было сделать вывод, что луна была полной. А сова всё ухала и ухала, словно старалась прогнать незнакомца с территории, на которой он не должен быть в этот час. Мокрые и холодные от ночного тумана, еловые ветви-лапы били по лицу и телу, оставляя ссадины и царапины. Под ногами что-то хрустело и чавкало, местность была болотистая, злая, неприветливая. Такие места из века в век называли гиблыми, или чертовыми. Кто-то тихо звал по имени, но слов было не разобрать. Но точно по имени. Вот только что это было за имя…

— Всё нипочем: дожди, ветра, в дороге наши супера и на маршруте мастера не подведут! Часок на сон и всё – пора, давай ни пуха ни пера, дороги ждут!

Света не сразу поняла кто она и где. Тёмно-красный MAN зигзагообразно летел по какой-то чудовищно разбитой дороге, где было то ли множество ям в асфальте, то ли редкий асфальт, среди совершенно лунного ландшафта.

Барсик, как обычно, сидел на небольшой полочке над спалкой и внимательно смотрел на девушку своими гипнотическими глазами. За окном зелеными холмами проносилась Хакасия, утро было жаркое и душное, хотя времени, судя по всему, было ещё не так и много. В этом солнечном и душном утре, тот сон про ночной лес и зябкий туман растворялся и исчезал, словно мороженное на сковороде. Плохо, что вместе со сном исчезало и то сказанное имя, возможно, её настоящее имя.

— У меня к тебе два вопроса: первый — что за дрянь ты голосишь на всю кабину, второй — что это за дорога в ад, по которой мы едем?

— О! Мурзик проснулась. Напиваю  я, Мурзя, шоферские песни, про далекие странствия и верных друзей.

— Да-да, знаем мы такие песни, там обычно в конце еще на могиле сына прокурор вещается. А что это за шоссе в никуда, только не говори, что это основная дорога на Абакан.

— Не, это объезд, позволяющий нам срезать километров сто пути. Но раньше да, это дорога была получше, давно я в этих местах не бывал. За это время укатали Сивку.

— А теперь Сивка укатает нас, чего не разбудил, когда поехал?

— Да не спалось, решил двинуться потихоньку, как раз про эту дорогу вспомнил, думаю, попробую потихонечку.

— Главное сейчас ничего не пробить и никуда не съехать, помощи в этой попе мира дождаться будет не реально. Поэтому давай-ка аккуратно, с чувством, там, с толком, с расстановкой. Никуда не опаздываем, никуда не спешим.

— Слушай, и как я без тебя раньше жил-то, а? Как в рейсы ездил, без такой кладези житейского опыта и острого ума. Вот прям поражаюсь, честное пионерское!

— Мама в нашей школе пионЭры, они мне подают примерЫ! А я мама не такой, а я мама ведь другой! Мама я хочу быть дальнобоем!

— Ну, дальнобой из тебя куда лучше, чем исполнитель чужих песен, ты даже слова в правильном порядке запомнить не можешь. Он там что-то пел про желание читать Ленина и быть хорошим мальчиком, вот брал бы пример и… так, а это что за божье чудо впереди?!

Впереди, также зигзагообразно,  шел молодой парень, в потертой джинсовке и с болтающейся косичкой жиденьких волос. В отличии от грузовика, который зигзагами объезжал ямы, этот товарищ просто не разбирал куда он идет, и шел скорее на автомате, в каком-то странном полусне.

— Это еще что за хакаский хиппи? Сейчас мы его тихонько объедем!

— Мы-то объедем, но кто-то другой может и не объехать, давай остановимся, спросим, что случилось, ему явно помощь нужна. Ты тут последнее жилье, когда видел? – Демьян лишь пожал плечами – Вот, и я про то же. Давай-ка на обочину, надо разобраться.

— Блин, это тебе «Волга» что ли? Или «Лада-Калина»? Ты знаешь, что такое эту дуру остановить и заново на дорогу вывести?

Ворчание было скорее проформой, MAN аккуратно объехал идущего человека и стал прижиматься к обочине. В зеркало заднего вида, водитель наблюдал как парень лет двадцати пяти, с лицом в веснушках и огромными, какими-то нелепыми очками, шел, пошатываясь и опустив голову, что-то бормоча себе под нос.

— Куда ты так целеустремленно чешешь-то? В соседнее село, на дискотеку? «Победу» батя не дал, поэтому с утра пешочком вышел?!

— Дёма! Ты бы хоть какую-то совесть имел! Может плохо человеку, а ты опять со своим юмором. Петросян гаражный, блин.

Парень, между тем, остановился и снизу вверх,  внимательно смотрел на кабину грузовика, на сидевших в ней людей. Словно не понимая, как он здесь очутился и что от него хотят. Он вертел головой то вправо, то влево, словно бы стараясь отряхнуться от сна, ночного кошмара. Убедится в том, что всё, что пугало – это только сон. Фантазия мозга, не более.

— Ослов.

— Что Ослов? Кто Ослов?

— Ослов. Саша. Александр. Александр Ослов. Меня зовут Александр Ослов – он сказал это как-то не уверенно, словно присматриваясь к этому словосочетанию, осторожно пробуя его на вкус.

— Ослов? Ну, вот реально дает же бог фамилии! Я Раскатов, этот Ослов.

— Дёма!

— Ладно, ладно! Ты куда идешь-то, Александр Ослов? Ну, или откуда? Ты где живешь?

Повисла пауза. Странный пешеход смотрел прямо на Демьяна, словно бы тот попросил назвать его имена всех оленей Санта-Клауса в алфавитном порядке. Вопрос про место жительства, такой простой вопрос, поверг его в ступор.

— Ты под кайфом что-ли? Какой дряни нанюхался, надышался, накурился, или как ты там это сделал?

— Тюмень.

— Что Тюмень?

— Тюмень. Я живу в Тюмени. Мне надо в Тюмень, меня там уже мама, наверное, обыскалась.

И тут произошло совершенно неожиданное – парень расплакался. Разрыдался в голос, как маленький ребенок, упавший с трехколесного велосипеда и содравший коленки. С него вдруг слетело всё оцепенение, вернулся страх, ужас и боль от пережитого. Он вспомнил всё.

— Значит так, Ослов Александр. Давай-ка садись в кабину, поехали, а по дороге ты нам расскажешь, как ты — классный тюменский парень — оказался бредущим, как последний наркоман, на заштатной хакаской дороге. А там уже вместе решим, что с тобой делать.

И он рассказал. Рассказал подробно, за весь рассказ его не перебили ни разу. Слишком уж странным был тот рассказ, и … слишком знакомым.

***

Саша Ослов был долгожданным и единственным ребенком своей матери, а потому сильно поздним, болезненным, хрупким, слабым и залюбленным. Таких всегда обижают в школе, игнорируют во дворе, обходят стороной девушки. Их удел, почти до самого совершеннолетия: одиночество, унижение и горькое осознание того, что ты не такой как все. Потом, одни словно просыпаются и вливаются в обычную жизнь, другие остаются маменькиными сынками уже до конца. В лучшем случае, их, в возрасте за тридцать, подбирает какая-нибудь отчаявшаяся дама, становясь второй мамой.

История Саши – обычная история. За тем лишь исключением, что в свои 27, он не был ни успешным, ни аутсайдером. Жил с мамой, но при этом имел не самую плохую работу, в таком называемом первом контуре технической поддержки. Он был тем самым: Здравствуйте, компания Масдай Телеком, меня зовут Александр, как к Вам обращаться и чем могу помочь?

Человеком, который поможет вам настроить роутер, или войти в личный кабинет, человеком, которого вы забудете, положив трубку и даже не потратите минуты на оценку качества его ответа. Акакий Акакьевич двадцать первого века – человек тень. Вечером соц. сети и сериалы, разговоры со стареющей мамой за чаем, неуместные шутки про долгожданных внуков.

С вечера, когда он впервые увидев фотографию рыжеволосой девушки с прекрасным именем Олеся, в профиле бело-синей социальной сети, и до вечера, когда лежа без сна на верхней полке плацкарта Москва-Абакан, он пытался унять удары сердца, прошло почти девять месяцев. А казалось, что один день. День полный пьянящего восторга, обжигающей радости и совершенно нового, неизведанного чувства – нужности.

Больше всего он боялся, что тем, не по летнему холодным утром, на маленькой хакаской станции, с не выговариваемым названием, его никто не встретит, или встретив, попросит срочно вернуться в свой вагон и никогда больше не звонить и не писать.

Но всё было иначе, та же улыбчивая девушка, только в жизни намного приятнее, взяла его за руку и повела за собой. Шли они молча, Саша жутко волновался и не мог связать двух слов, считая, что Олесей овладевают те же чувства. Сначала они шли по пустым, словно мертвым, в утренний час, улицам села, потом вышли за околицу, перешли по старому мосту небольшую речушку, потом еще по лесной дороге. Вышли к небольшому бревенчатому домику, стоящему на лесной полянке. Саше вспомнилась история про Бабу Ягу, но куриных ножек у дома не было. Он был добротным и очень старым. Скорее всего, его построили староверы, или какие-то другие люди, которые не хотели или не могли жить в селе.

В доме пахло травами и … болотной тиной. Повсюду были развешены веники из разных трав, на самодельных, деревянных полках стояли баночки с непонятными жидкостями. Не было фабричной мебели, электроники, или бытовой техники. Более того, здесь не было даже намека на электричество.

Саша ошарашенно озирался вокруг, но что-то спросить стеснялся, чтобы не обидеть так любимого им человека, старался из-всех сил показывать, что не замечает никаких странностей, что всё нормально и естественно. И когда Олеся предложила ему травяного чая, он, конечно же, согласился.

-Чай с секретом — усмехнулась она, и он, улыбнувшись в ответ, хлебнул из кружки. Жидкость была горячая, терпко-горькая, пахнущая всё той же тиной, но что-то в этом вкусе было, он сделал ещё один глоток.

Когда  проснулся, была ночь, и никакого дома не было. Он лежал в зеленой болотной жиже, ноги уже затянуло прилично, мутная, вонючая вода подходила к самой шее. Светила полная луна, где-то вдалеке ухала сова и был слышен вой, так собаки воют, предвещая скорого покойника. Саша инстинктивно и лихорадочно пытался подняться, но у него не получалось. Тело уже прилично погрузилось в зловонную жижу, снаружи была только голова. Что-то вязкое и склизкое обволакивало его, пытаясь утянуть куда-то в низ, в болотную топь. Отчаянно мотая головой, он заметил сбоку от себя силуэт. Это нельзя было назвать человеком, жуткое, лысое существо, с длинными костлявыми пальцами, на которых пиками торчали желтые, кривые ногти. Оно скалилось беззубым старушечьим ртом, бормоча что-то не членораздельное.

Выброс адреналина, иногда, делает удивительные вещи. Кто бы мог подумать, что в этом хрупком теле обычного ботаника найдется столько силы, чтобы вырваться из трясины и бросится прочь. Существо, оставшееся позади, не сделало ни единой попытки его догнать. Лишь сильнее улыбалось,  ведь оно знало:  у рыбы, побывавшей на крючке, будущего уже нет, далеко ей не уплыть.

Александр окончательно пришел в себя только стоя у кабины грузовика. Его одежда была полностью сухой и чистой, на теле не было ни каких видимых повреждений. Он не помнил, как  сюда попал, помнил лишь, что бежал через лес, и где-то далеко ухала сова.

***

— Что это за камень, уже не первый такой проезжаем, всё забываю спросить?

— Это менгиры, ты слышала когда-нибудь о них?

— Нет.

— Их тут много, огромные каменные глыбы, до трех метров в высоту. Говорят, их оставила какая-то древняя цивилизация, очень-очень давно. Загадка, типа Стоунхенджа или идолов острова Пасхи. Кто, как, а главное, зачем всё это сотворил? В советское время много таких штук демонтировали и увезли в музей, но и осталось много.

— Ты думаешь, мы правильно поступили, отпустив его?

— А что мы должны были делать? Приковать его цепями и везти в дурдом или наркодиспансер? Он человек, Света, а не кот. Он попросил, мы подвезли, он попросил, мы высадили. Не бери на себя больше, чем можешь потянуть. Каждый должен сам решать свою судьбу.

— Ты ему веришь?

— Я не знаю. Быть может он просто наркоман, а быть может… В мире много загадок, вот взять даже эти менгиры. Кто-то говорит, что это места силы, в которых можно исцелиться, а для кого-то это просто многотонные булыжники и ничего больше. Не важно что есть правда, важно как ты к этому относишься.

— А я ему верю. Та часть его рассказа, где он бежал через лес. Я это видела, я была в том лесу, мне это снится, понимаешь? Мне снится этот лес и этот вой. И сова эта проклятая. Я также шла одна по трассе и не знала кто я и откуда. И сейчас не знаю.

— И вышла к Мурзиновке.

— Да, и вышла к Мурзиновке. И ты назвал меня Светой, потому-что впервые увидел в свете фар. Но как меня зовут? Маша, Даша, Саша, Зина? Кто я, откуда?

— Ты Света Мурзинова. Мурзик. И пусть пока будет так.

Она не ответила, отвернувшись к окну, смотрела на огненно-красный закат. До Абакана оставалось каких-то пять десятков километров.